Юрий Иванов-Милюхин - Абреки Шамиля [СИ]
— Постарайтесь не смотреть в его зрачки, милая, — покровительственно усмехнулась Софьюшка — Вы еще успеете опалить крылышки, в здешних местах такие пламенные взоры не редкость.
— Мерси боку, уважаемая Софи д. Люссон, но мне кажется, что с добрым советом вы опоздали…
Сильвия как во сне сбросила с плеч бешмет, затем сдернула с головы платок, встала с лавки и пошла навстречу широкоплечему молодцу с белокурым чубом над высоким лбом, притягивающим ее темными омутами все сильнее. Она отыскала в себе силы переступить ногами, подстраиваясь под бешенный темп музыкантов, одновременно понимая, что теперь выбраться из бездонных глубин зрачков партнера ей будет нелегко. Между тем казак отошел немного назад и тут–же очутился позади танцовщицы, как бы защищая ее вытянутой рукой и не сводя с ее профиля жгучего взгляда. Молодая женщина заставила себя повторить движения местных девушек, вспомнить те моменты на родине, когда она наблюдала в Париже за танцами приезжих арабских танцовщиц. Наконец она нащупала такт, вскинув руки, изобразила ими гнущиеся под ветром ветви дерева, не забывая однако покачивать бедрами. Изгибы стройного ее тела все больше подпадали под власть музыки, Сильвия словно впитывала звуки, безотчетно отдаваясь их отлаженному ритму. Вскоре девушка бросила на партнера призывный взгляд и поплыла по кругу белым лебедем, изредка взмахивающим широкими рукавами платья словно крыльями. Так это было непривычно для сидящих за столами и образовавших круг станичников, что они невольно разразились громкими восклицаниями:
— Как она пошла, точно не иноземка, а истая горянка!
— Не то слово, брат казак, эта девка будто тут и родилась.
— Не туда смотрите, станичники, — возгласы одних наблюдателей перебивались голосами других. — Вы лучше обернитесь на Петрашку.
— А что Петрашка, наш студент казак еще тот.
— Про что и гутарим — пропала французская баба. Вот вам крест.
Между тем Петр все теснее прижимался к партнерше, видно было, как розовеют его щеки, а дыхание становится учащеннее. Местные красавицы от ревности прокусили свои красные губы, за все время отпуска студент так и не соизволил обратить на них внимание. В какой–то момент казак оторвался от иноземки, мигом очутившись на середине круга. Вскинув руки, он пошел ломать себя на горский манер, не жалея ни сил, ни энергии. Он выбрасывал одну ногу, моментально подбивая ее другой, отчего первая отскакивала назад, чтобы пулей вернуться на прежнее место. И тут–же вторая сшибала ее под каблук ноговицы, заставляя проделывать тот–же фортель. Петр с лихим придыханием бросал перед собой ладони с растопыренными пальцами, затем сжимал их в кулаки и снова швырял вниз, к мелькавшим из–под черкески носкам кожаной обуви. Так продолжалось до тех пор, пока станичники не взорвались громким ревом одобрения. Студент сделал победный круг и снова пристроился позади иноземки, ни разу не спустившей с него своих огромных восторженных зрачков. Теперь она должна была показать по местному обычаю, на что способна в танце. Но Сильвия вдруг развернулась к партнеру и прильнула к нему грудью, выворачивая большие губы ему навстречу. Казак неловко торкнулся в лицо девушки, затем раскрыл свои губы и вмялся ими в жадный рот, захлопывая веки и застывая на месте истуканом. Такого в станице еще никто и никогда не видывал, мужчины смущенно потянулись к усам, женщины стыдливо прикрылись концами головных платков. Софьюшка прыснула в кулак, она быстро повернулась к своему мужу, у которого глаза неторопливо поползли на лоб. Хозяин подворья посмотрел на спутника мамзельки, продолжавшего добродушно улыбаться, и начал подниматься из–за стола. Вид его сдвинутых к переносице бровей, равно как собиравшиеся вместе пальцы на сильных руках, не предвещали ничего хорошего.
— Дарган, пожалуйста, сиди на месте, — негромко сказала ему жена. — Во Франции это обычное явление, от которого еще никто не умер.
— Во Франции может быть и так, а здесь Кавказ, — неуверенно проговорил глава семьи. Он снова вильнул зрачками в сторону кавалера, на лице которого проступил некий интерес к происходящему, опустившись на лавку, пробурчал. — А если так начнут поступать все наши скурехи с малолетками?
— Можно подумать, что они этим не занимаются, — засмеялась супруга, она украдкой покосилась на гостей вокруг, продолжавших угинать головы. Затем перевела взгляд на замершую посередине пятачка парочку, подумала о том, что младший ее сын превышает время, положенное для поцелуя на людях. И порадовалась за то, что ее дети растут не слишком стеснительными. Добавила. — Пусть потешатся, на то они и молодые.
— И этот сидит истуканом, — сердито буркнул себе под нос Дарган. — Навроде он чужой.
— Кто? — не поняла Софьюшка.
— Да мушкетер этот, мамзелькин кавалер…
С улицы донесся дробный топот копыт, усиленный залихватским посвистом, в плетень ударил тугой клубок пыли, осел на раинах и на кустах по периметру. В раскрытые настеж ворота в сопровождении секретчиков с кордона влетела карета, покрытая грязью, сквозь которую на лакированных боках виднелись цветастые гербы. Дверца открылась, из салона показался господин в котелке, в сероватом костюме в коричневую клетку и в коричневых башмаках из крокодиловой кожи. В руках он вертел ореховую тросточку. За ним выглянула миловидная светловолосая девушка в соломенной шляпке и в розовом платье с отложным воротничком, в правой руке она держала раскрытый китайский веер. Девушка поставила ногу в красной туфельке на подножку кареты и замерла, увидев людей, заполнивших просторный двор, большая часть которых была в черкесках и при оружии. Господин подал своей спутнице руку, помог ей спуститься на землю и радостно крикнул:
— Батяка, мамука, а гостей кто будет встречать? — он присмотрелся к сидящим за столами казакам. — О, да тут оба моих брата с сестрами. У вас какой ни то праздник, что вся родня в сборе?
На подворье наступила тишина, присутствующие развернулись к путникам, не в силах признать в них своих земляков. Слишком солидной выглядела карета с холеными лошадьми и богатой одежда на господах, нежданно к ним нагрянувших. Дарган с Софьюшкой прищурили глаза, Панкрат замер с чапурой возле губ, а Петр никак не мог отыскать нужные мысли, он все еще находился во власти подаренного ему иноземкой сладкого поцелуя. Лишь сестры мигом закрыли рты концами платков, давясь не желавшими вылетать наружу радостными восклицаниями.
— Мамука, хоть ты признай родного сына, — не выдержал настороженного к себе отношения молодой человек. — Панкратка с Петрашкой, чи языки у вас отсохли?
![Юрий Иванов-Милюхин - Драгоценности Парижа [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
